Гимн Молдовы
Перевод текста государственного гимна Молдавии (и других стран) перед доказательством необходимости замены разрушающего Россию. Гимн Молдавии — композиция «Лимба ноастрэ», «Наш язык» (рум. Limba noastră) на стихи Алексея. «Limba noastră» стала гимном Молдавии в 1994 году.. Вся история Молдовы за 10 мин. - Продолжительность: 11:21 jora tabacov 241 646 просмотров. Утвердить в качестве Государственного гимна Республики Молдова песню 'Limba noastră' ('Наш язык') на стихи Алексея МАТЕЕВИЧА (1, 2, 5, 8, 12-я.
Limba noastră Лимба ноастрэ Наш язык Символ государственного гимна Автор слов, 1917 Композитор Страна Молдавия Утверждён 1994 Гимн — композиция «Лимба ноастрэ», «Наш язык» ( Limba noastră) на стихи (1888—1917). Автор музыки —, аранжировка —. «Limba noastră» стала гимном Молдавии в 1994 году. Ранее гимном была композиция «Deşteaptă-te, române!» ( «Проснись, румын!») (автор слов ), которая до сих пор является.
Стихотворение Матеевича «Limba noastră» включает в себя 12 строф, из которых в гимн вошли только пять. В Википедии есть портал Limba noastră-i o comoară În adîncuri înfundată Un şirag de piatră rară Pe moşie revărsată. Limba noastră-i foc ce arde Într-un neam, ce fără veste S-a trezit din somn de moarte Ca viteazul din poveste.
Limba noastră-i frunză verde, Zbuciumul din codrii veşnici, Nistrul lin, ce-n valuri pierde Ai luceferilor sfeşnici. Limba noastră-i limbă sfîntă, Limba vechilor cazanii, Care-o plîng şi care-o cîntă Pe la vatra lor ţăranii. Răsări-va o comoară În adîncuri înfundată, Un şirag de piatră rară Pe moşie revărsată.
Стихотворение Матеевича «Limba noastră» Limba noastră-i o comoară În adîncuri înfundată Un şirag de piatră rară Pe moşie revărsată. Limba noastră-i foc ce arde Într-un neam, ce fără veste S-a trezit din somn de moarte Ca viteazul din poveste.
Limba noastră-i numai cîntec, Doina dorurilor noastre, Roi de fulgere, ce spintec Nouri negri, zări albastre. Limba noastră-i graiul pîinii, Cînd de vînt se mişcă vara; In rostirea ei bătrînii Cu sudori sfinţit-au ţara. Limba noastră-i frunză verde, Zbuciumul din codrii veşnici, Nistrul lin, ce-n valuri pierde Ai luceferilor sfeşnici.
Limba noastră-i vechi izvoade. Povestiri din alte vremuri; Şi citindu-le 'nşirate, - Te-nfiori adînc şi tremuri.
Limba noastră îi aleasă Să ridice slava-n ceruri, Să ne spiue-n hram şi-acasă Veşnicele adevăruri. Limba noastra-i limbă sfîntă, Limba vechilor cazanii, Care o plîng şi care o cîntă Pe la vatra lor ţăranii. Înviaţi-vă dar graiul, Ruginit de multă vreme, Stergeţi slinul, mucegaiul Al uitării 'n care geme. Strîngeţi piatra lucitoare Ce din soare se aprinde - Şi-ţi avea în revărsare Un potop nou de cuvinte.
Nu veţi plînge-atunci amarnic, Că vi—i limba prea săracă, Şi-ţi vedea, cît îi de darnic Graiul ţării noastre dragă. Răsări-va o comoară În adîncuri înfundată, Un şirag de piatră rară Pe moşie revărsată. Наш язык, наш клад нетленный От безверия укрытый, Свет жемчужин драгоценных, Над отчизною разлитый.
Наш язык — душа живая Пробуждённого народа. Он воспрянул, разрывая Сна мертвящие тенета.
В нём живут огонь и, Грусть полей и шелест хлеба, Полыханье белых молний, Рвущих тучу в чёрном небе. Это боль, сердец томленье, Тихий говор дедов наших, Что любили эту землю Правдой рук в труде угасших.
Наш язык — узор прекрасный, шорох листопада. Плёс, в котором ясно Догорают звёзд лампады. Наш язык — скрижаль былого, Голос многих поколений. Это их святое слово Пробуждает в нас волненье. Словом предков мы по праву Воспеваем в час урочный Вековечных истин славу В светлом храме, в доме отчем. Потому он свят до боли, Что на нём в отцовском крае И оплакивают долю, И застолье воспевают. Нет ему в веках забвенья, Что забыто — воскресите, Пыль эпох с него сотрите, — Жаждет он освобожденья.
Соберите свет жемчужин С ярким радужным отливом — И пред вами хлынет дружный Новых слов поток бурливый. Нет, роптать вам не придётся На язык свой с укоризной, — Он щедрее струй в колодцах Нашей матери-отчизны. Да пребудет он нетленным От безверия укрытый, Свет жемчужин драгоценных Над отчизною разлитый.
История создания Впервые стихотворение «Наш язык» было опубликовано в газете «Кувынт молдовенеск» («Молдавское слово») 1917 года. О желании написать стихотворение о «нашем языке» Матеевич говорил весной того же года в одном из писем с Румынского фронта (румынское село Мэрэшешты в ). Замысел был реализован в июне 1917 года. 17-го числа стихотворение было завершено, на следующий день оно было прочитано автором при открытии в курсов молдавских учителей. Стихотворение печаталось также в журнале «Кувынт молдовенеск» (1917, № 49, 21 июня,.
2) — бесплатном приложении к одноимённой газете, в журнале «Шкоала молдовеняскэ» (1917, № 2—4, июль-сентябрь,. В том же году произведение было опубликовано в газете «Neamul Românesc». В последующие годы оно включалось абсолютно во все издания произведений Матеевича, осуществлённые в румынской и затем. Им, по сложившейся традиции, открывается каждое новое издание. В годы композитор Александру Кристя переложил стихотворение на музыку. В настоящее время оно насчитывает множество изданий и публикаций, в том числе и отдельными книжками, изучается в молдавской средней школе. Автором перевода стихотворения на русский язык является Д.
Также. Напишите отзыв о статье 'Гимн Молдавии'. www.jurnal.md/ro/news/a-murit-valentin-danga-autorul-aranjamentului-muzical-al-imnului-rm-1164888/ A murit Valentin Dânga, autorul aranjamentului muzical al imnului RM - Social - Jurnal.md Литература. Матеевич А. Избранное. — Кишинёв: Литература артистикэ, 1988. —.
Гимн Молдовы Скачать
Ссылки. www.navyband.navy.mil/anthems/ANTHEMS/Moldova.mp3 Музыка гимна (без слов). www.presedinte.md/rus/hymn Закон о Государственном гимне Республики Молдова.
aif.md/segodnya-v-moldove-prazdnuyut-den-rodnogo-yazyka/ Сегодня в Молдове празднуют день родного языка. ¹ В основном или полностью в Азии, в зависимости от проведения. ² В основном в Азии Отрывок, характеризующий Гимн Молдавии В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника. Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые. Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом.
Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости. Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность. Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся».
И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно.
Гимн Молдовы Перевод
Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно. Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу. – Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был.
Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати. Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни.
Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву. Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками.
Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда. Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит. Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла.
Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.